Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник]
— Надо же, уперся, — Лев Давыдович озадаченно положил трубку. — Вообще-то знал, что он хохол, но чтоб настолько!
Он смущенно потеребил свой острый, с горбинкой нос.
— Сгоняй-ка ты сам в Саратов, реши на месте. Они же по закону должны тебя как молодого специалиста жильем обеспечить, а откуда в Саратове жилье?
Мудрый Лев Давыдович знал, что говорил. По приезде в Саратов я первым делом заглянул на кафедру уголовного права. Встретили московского выпускника с симпатией — преподавательская единица в самом деле была нужна. Но когда я упомянул о жилье, озадаченно переглянулись. Подвели к портрету заслуженного деятеля науки.
— Знаешь его труды?
— Еще бы.
— Так в однокомнатной и умер.
Оценили сочувствующим взглядом мою худосочную фигуру, — дотянет ли?
В общем, к начальнику школы я явился подготовленным. Полковник Сдир принял приветливо («А! Молодой специалист. Заждались»). Просьбу дать открепительное письмо отмел сразу.
— Мне самому достойные кадры нужны.
Уговоры, ссылки на человеколюбие, само собой, не подействовали. Оставалось бросить главный козырь:
— Что ж, раз положено по закону, готов приехать. Где и у кого могу получить ключ от квартиры?
Сдир с усилием сохранил благожелательность.
— Квартира будет. Со временем. Пока поживете в семейном общежитии.
Лукавый ответ меня не устраивал.
— Пока — это сколько? Месяц, два?
Сдир нахмурился.
— Год, два, сколько придется. У меня заслуженные профессора по двадцать лет в очередях стоят, — в сердцах проговорился он.
— Они местные и стоят в очереди на улучшение. А у меня в чужом городе ничего и никого. Дома жена и восьмилетний сын. Вы мне их предлагаете на годы поселить в общежитии? Сколько после этого продлится мое семейное счастье?
— Если разрушится, значит, не ту жену выбрал. И вообще, это ваше дело, — непривычный к препирательствам начальник школы набычился.
— Наше! — пошел вразнос и я. — Закон касается обоих. Я обязан приехать на работу, вы — обеспечить квартирой. Готовы дать письменное обязательство?
Запас начальственного добродушия иссяк. Сдир поднялся, сухо вперился в забывшегося адъюнктика:
— Какая у вас была тема диссертации? Освобождение от уголовной ответственности? А надо бы ближе к карательному праву. Так вот закон здесь — я. Не вы первый, не вы последний. Приедете и будете работать. Или — нигде не будете. Через неделю жду.
Он густо обвел дату в календаре, будто колючей проволокой обмотал.
— Начиная с этого дня — прогул.
Попрощался я кивком головы. Конечно, ультимативный, через губу, тон задел. Но всерьез я не испытывал обиды на полковника Сдира. Образовалась пробоина в учебном процессе, и он как мог торопился ее залатать. Напротив, если бы произошло невероятное и Сдир чудесным образом извлек из кармана ключ от новенькой квартиры, я бы огорчился куда сильнее.
По возвращении в Москву я заскочил к Гуляеву, рассказал, что в открепительном письме отказано, но и жильё не предоставлено. На этом основании я подаю рапорт в УУЗ с просьбой разрешить продолжить службу во ВНИИ МВД, по месту жительства. Я был бодр, уверенный, что закон на моей стороне. Прав оказался полковник Сдир — не те законы я изучал. Это стало ясно после визита в Управление учебных заведений.
Хотя инспектор УУЗа выслушал меня сочувственно.
— Угораздило же тебя на Сдира попасть. Всего-то неделю как из отпуска вышел. С его замом в секунду бы порешали. Но этот… Если чего втемяшится, колом не выбьешь, — он поскреб затылок. — Ты не первый, кого Сдир через колено ломает.
— Но я же прав! — воскликнул я с показной горячностью. — Жилье мне по закону положено.
— Забудь, — инспектор пренебрежительно отмахнулся. То, что мне казалось серьезнейшим аргументом, здесь виделось пустой «отмазкой». — Но и посодействовать тебе хочется. Тем более насчет тебя шефу, — он ткнул подбородком в дверь с надписью «Заместитель начальника УУЗа», — звонил Гуляев, просил помочь.
Я изумился — к моим потугам Анатолий Петрович относился сочувственно, согласился придержать под меня место, но о поддержке не обмолвился ни полсловом.
— Гуляев — мужик замечательный. И шеф мой Анатолию Петровичу рад помочь, — доверительно сообщил инспектор. — Но и со Сдиром за просто так нам ссориться не с руки. Сдир — очень непростой, чего доброго, начнет жаловаться. Нужны еще аргументы, которыми прикрыться можно. У тебя жена или сын, случаем, не больны чем-нибудь?
— Типун тебе.
— Жаль, — инспектор огорчился. — Болезнь — это бы замечательно. А уж если у жены что-нибудь на грани неизлечимости… — он мечтательно почмокал губами.
— Может, мне ее сразу похоронить? — съязвил я.
— Сразу нельзя. Сначала надо разрешение на Москву получить, — отмел иронию инспектор. — В общем, я подсказал, ты услышал. Попробуй достать что-нибудь эдакое, зубодробительное. — Он потряс кулаком.
Калинин тогда еще был моим городом. Друзья-врачи расстарались на славу. Так что через два дня выяснилось, что жена моя, дотоле совершенно здоровая, внезапно подхватила какое-то невиданное респираторно-вирусное заболевание, при котором организм может комфортно существовать в Верхневолжье, выдюжит в Москве. А вот климат Средней Волги для него совершенно несовместим с жизнью.
Прочитав витиеватую справку, инспектор хмыкнул:
— Это ж совсем другое дело.
Бережно подколол ее к рапорту, вложил в папку «На доклад».
— Шеф отбыл в инспекторскую поездку по областным школам. Вернется, подмахнет. Можешь считать себя москвичом.
Обнадеженный, я отправился с благодарностями к Гуляеву.
Командировка заместителя начальника УУЗа затянулась. За дни ожидания я успел перевести вещи в новую комнату, жена (несмотря на зловещий диагноз, по-прежнему здоровая) подала на работе заявление об уходе. Договорился насчет перевода сына в химкинскую школу. И даже, по поручению Гуляева, подготовил статью для нового сборника трудов ВНИИ. У меня вообще вошло в привычку забегать по вечерам к человеку, неожиданно принявшему в моей судьбе живое участие. Он обсуждал со мной планы реорганизации отдела, что-то я помогал компоновать и даже вызвался разобрать ворох старых, сваленных в углу протоколов. Можно сказать, приступил к работе.
Всё вроде бы шло прекрасно. Но чем дальше, тем больше в душе поселялось смутное беспокойство. Я гнал его от себя. Затянулась у человека командировка. Это бывает. Союз большой, школ много. Вернется — подмахнет. Никаких оснований для паники. Но мой оперативно-следственный опыт бил тревогу: если преступление не раскрывается по горячим следам, то чаще всего не раскрывается вовсе. Если проблема не решается сразу, она не решается никогда.
Опасения подтвердились. Заглянув в очередной раз к Гуляеву, застал у него начальника адъюнктуры Майорова. Моё внезапное появление смутило обоих. Первым, как обычно, нашелся Николай Иванович.
— Ты чего до сих пор не в Саратове? — вроде как удивился он.
Похоже, лицо моё вытянулось. Потому что в тоне Николая Ивановича за напускной суровостью проступило сочувствие:
— Пока ты резину тянул, дошло до Сдира. Вчера он приехал в Москву и встретился со своим старым другом, начальником УУЗа. И пожаловался, что у него за спиной затеяли блатные интриги… В общем, насчет тебя поступила директива: отправить зарвавшегося адъюнктишку по месту целевого назначения.
Николай Иванович подбавил голосу строгости:
— Так что хватай исподнее и жми в Саратов, пока по стенке не размазали. Всё понял? Я понял. И сердце моё ухнуло. Потому что фамилия начальника Управления учебных заведений МВД была, на минуточку, Черненко. Александр Устинович. Александр — это, конечно, не Константин. Но при старшем брате Генеральном секретаре ЦК КПСС слово младшего в МВД было увесисто, как булыжник на шее утопающего. Как раз таким утопающим я себя и ощутил.
— В УУЗе тебя с утра разыскивают, — Майоров придвинул ко мне телефон.
Инспектор УУЗа, еще недавно фамильярно приветливый, на этот раз чеканил слова:
— Рапорт оставлен без удовлетворения. Вам надлежит в течение трех дней приступить к работе по месту распределения.
Трубку он положил, не попрощавшись. Отныне я был для него проигравшим. А значит, виноватым.
— Что ж теперь? — бесцельно пробормотал я.
— А что остается? Собирайся и езжай, — добрейший Николай Иванович смущенно потеребил массивную оправу очков.
— Чай, не в ссылку.
Как раз в ссылку. Я скосился на Гуляева. Тот, напустив нижнюю губу на верхнюю, хмуро отмалчивался.
Выходя, расслышал фразу Майорова:
— Что ж делать? Бери другого. Тот тоже неплохой парень.
Конечно, для них от перестановки слагаемых сумма не изменится. Но я-то и был тем самым единственным слагаемым, которое переменяют. Участь моя казалась предрешенной. И все-таки смириться я не желал. Всеми помыслами я был в Москве. Едва защитив кандидатскую, кипел от нетерпения засесть за докторскую. Мечтал, подобно своим учителям, ворваться в элиту правового собщества. Мне казалось, что я имею, что сказать в науке. И если скажу в Москве, это расслышат и заметят. В далеком же Саратове окажусь один, без друзей, без связей. Буду обречен впрячься в унылую преподавательскую поденщину. Никому не интересный, возможно, надломленный. Так мне тогда казалось.
